пустота была безгранична, а тела ограничены [по числу], то тела нигде не
останавливались бы, но неслись бы рассеянные по безграничной пустоте,
потому что не имели бы других тел, которые поддерживали бы их и
останавливали бы обратными ударами. А если бы пустота была ограничена, то
безграничные [по числу] тела не имели бы места, где остановиться. Далее,
миры безграничны [по числу], как похожие на этот [наш мир], так и не
похожие. Ибо атомы, число которых безгранично, как только что было
доказано, несутся даже очень далеко. Ибо такие атомы, из которых может
образоваться мир и которыми он может быть создан, не израсходованы ни на
единый мир, ни на ограниченное число миров, как тех, которые таковы, [как
наш], так и тех, которые отличны от них. Поэтому нет ничего, что
препятствовало бы [признанию] безграничного числа миров».
Все миры и все сложные тела в них выделились из материальных масс, и
все со временем разлагается с различной скоростью. Не исключение здесь и
душа. Она также есть тело, состоящее из тонких частиц, рассеянных по всему
нашему телу, и «очень похожа на ветер». Когда разлагается тело, с ним
вместе разлагается душа, она перестает чувствовать и прекращает свое
существование как душа. И вообще ничто бестелесное нельзя мыслить, кроме
пустоты, пустота же «не может ни действовать, ни испытывать действие, но
только доставляет через себя движение [возможность движения] телам.
Поэтому, — заключает Эпикур, — говорящие, что душа бестелесна, говорят
вздор». Во всех астрономических и метеорологических вопросах Эпикур — не
меньше, чем в учении о знании, — решающее значение придавал чувственным
восприятиям. «Ибо исследовать природу, — разъяснял он, — не должно на
основании пустых [не доказанных] предположений [утверждений] и
[произвольных] законоположений, но должно исследовать ее так, как взывают к
этому [требуют] видимые явления».
Настолько велико у Эпикура доверие к непосредственным чувственным
впечатлениям, что вразрез, например, с мнением Демокрита, который, опираясь
на обработку прямых наблюдений, считал Солнце огромным по своим размерам,
Эпикур заключал о величине небесных тел на основе не научных умозаключений,
а чувственных восприятий. Так, он писал Пифоклу: «А величина Солнца, Луны и
остальных светил, с нашей точки зрения, такая, какою кажется: а сама по
себе она или немногим больше видимой, или немногим меньше, или такая
же».Надежным средством избежать фантастических измышлений при изучении
природных явлений Эпикур считал метод аналогий, основанных на учете данных
и явлений чувственного восприятия. Такие вероятные аналогии, думал он,
могут обеспечивать безмятежность души в большей мере, чем привлечение
противоборствующих и исключающих друг друга теорий.
Подобный метод исследования допускает не одно единственное, а
множество возможных и вероятных объяснений. Он допускает как бы
гносеологический плюрализм, то, что каждое явление может иметь несколько
объяснений (например, затмения Солнца и Луны могут происходить и вследствие
погасания этих светил, и вследствие их заслонения другим телом.
Единственное условие, которое им ставится, — безусловная их естественность,
отсутствие сверхъестественных допущений, божественных сил, и полная свобода
от противоречий с известными из опыта данными чувственного восприятия.
Говоря о методе исследования философов эпикурейской школы, Эпикур пояснял
Пифоклу: «Они (т. е. небесные явления) допускают и несколько (более чем
одну) причин возникновения своего и несколько суждений о бытии своем
(природе своей), согласных с чувственными восприятиями». В иных местах
Эпикур прямо отвергает попытки дать сложным и непонятным явлениям,
наблюдаемым в природе, одноединственное объяснение: «Но давать одно
(единственное) объяснение этим явлениям — это прилично только тем, кто
хочет морочить толпу». Множественность объяснений удовлетворяет не только
теоретическую любознательность, не только проливает свет на физическую
картину и физический механизм явлений. Она содействует главной задаче
познания — освобождает душу от гнетущих ее тревог и страхов.. «Нашей жизни
нужны уже не неразумная вера и необоснованные мнения, но то, чтобы жить нам
без тревоги. Итак, все (вся жизнь) происходит без потрясений по отношению
ко всему, что может быть объяснено различным образом в согласии с видимыми
явлениями, когда допускают, как и должно, правдоподобные [убедительные]
высказывания об этом. Но если кто одно оставляет, а другое, в такой же
степени согласное с видимыми явлениями, отбрасывает, тот очевидно оставляет
область всякого научного исследования природы и спускается в область мифов»
Этика Эпикура
Аристипп определял удовольствие как положительное состояние
наслаждения, порождаемого ровным движением. Эпикур, по крайней мере в
дошедших до нас сочинениях, определял удовольствие отрицательным признаком
— как отсутствие страдания. «Предел величины удовольствия, — пояснял Эпикур
Менекею, — есть устранение всякого страдания, а где есть удовольствие, там,
пока оно есть, нет страдания или печали, или нет и того и другого».
Принцип, или цель, этики Эпикура не имеет, согласно его собственному
заявлению, ничего общего с теорией наслаждения, или гедонизмом, с которым
ее часто смешивали. «Когда мы говорим, — пояснял Эпикур Менекею, — что
удовольствие есть конечная цель, то мы разумеем не удовольствие распутников
и не удовольствие, заключающееся в чувственном наслаждении, как думают
некоторые, не знающие или не соглашающиеся или неправильно понимающие, но
мы разумеем свободу от телесных страданий и душевных тревог». Именно
посредством освобождения от них достигается цель счастливой жизни —
здоровье тела и безмятежность души (атараксия)
Эпикур различал при этом два вида удовольствий: удовольствие покоя и
удовольствие движения. Из них основным он считал удовольствие покоя
(отсутствие страданий тела).
В понятом таким образом удовольствии Эпикур видел критерий поведения
человека. «С него начинаем мы, — писал он Менекею, — всякий выбор и
избегание; к нему возвращаемся мы, судя внутренним чувством, как мерилом, о
всяком благе»
Принятие удовольствия за критерий блага вовсе не означает, будто
человек должен предаваться любому виду удовольствия. Уже киренаик Аристипп
говорил, что здесь необходим выбор и что для получения истинных наслаждений
требуется благоразумие. Еще в большей мере Эпикур считал благоразумие
величайшим благом, — большим даже, чем сама философия: «От благоразумия
произошли все остальные добродетели: оно учит, что нельзя жить приятно, не
живя разумно, нравственно и справедливо, и наоборот, нельзя жить разумно,
нравственно и справедливо, не живя приятно».
На этих положениях строится у Эпикура его классификация удовольствий.
Он делит желания на естественные и вздорные (пустые). В свою очередь,
естественные делятся на такие, которые естественны и необходимы, и на
такие, которые, будучи естественными, не являются в то же время
необходимыми: "Надо принять во внимание, что желания бывают: одни —
естественные, другие — пустые, и из числа естественных одни — необходимые,
а другие — только естественные; а из числа необходимых одни — необходимы
для счастья, другие — для спокойствия тела, третьи — для самой жизни.
Свободное от ошибок рассмотрение этих фактов при всяком выборе и избегании
может содействовать здоровью тела и безмятежности души, так как это есть
цель счастливой жизни: ведь ради этого мы все делаем, именно чтобы не иметь
ни страданий, ни тревог... Мы имеем надобность в удовольствии тогда, когда
страдаем от отсутствия удовольствия; а когда не страдаем, то уже не
нуждаемся в удовольствии. Поэтому-то мы и называем удовольствие началом и
концом счастливой жизни..."[3] Таким образом, Эпикур призывает
удовлетворять лишь естественные и необходимые потребности, а естественные,
но не необходимые либо, а тем более искусственные, надуманные он требует
оставить без удовлетворения.
Эпикур исследует тревожащие человека мнения и находит их прежде всего
в трех видах страха: в страхе перед небесными явлениями, перед богами и
перед смертью. На преодоление этих страхов и направлено все атеистическое
учение Эпикура.
В отдельных случаях необходимо избегать удовольствий и выбирать или
предпочитать страдания: «Так как удовольствие есть первое и прирожденное
нам благо, то поэтому мы выбираем не всякое удовольствие, но иногда обходим
многие удовольствия, когда за ними следует для нас большая
неприятность: также мы считаем многие страдания лучше удовольствия, когда
приходит для нас большее удовольствие, после того как мы вытерпим страдания
в течение долгого времени. Таким образом. всякое удовольствие, по
естественному родству с нами. есть благо, но не всякое удовольствие следует
выбирать, равно как и страдание всякое есть зло, но не всякого страдания
следует избегать».
При этом Эпикур считал страдания души худшими по сравнению со
страданиями тела: тело страдает только из-за настоящего, душа же — не
только из-за этого, но и из-за прошлого и будущего; соответственно и
удовольствия души Эпикур расценивал как более значительные.
Этика Эпикура вполне индивидуалистична. Основное ее требование — «живи
незаметно». Ее индивидуализму не противоречит и восхваление у Эпикура
дружбы. Хотя к дружбе стремятся ради нее самой, но ценится она ради
приносимой ею безопасности и, в конечном счете, ради безмятежности души. В
«Главных мыслях» Эпикур утверждает: «То же самое убеждение, которое дает
нам безбоязненность относительно того, что ничто страшное не бывает вечным
или долговременным, усмотрело и то, что безопасность, даже в нашем
ограниченном существовании, благодаря дружбе наиболее полно
осуществляется».
Отсюда ясно, что этическое мировоззрение Эпикуpa — утилитаризм. Ему
соответствует учение о происхождении справедливости из договора:
«Справедливость, происходящая от природы, есть договор о полезном — с целью
не вредить друг другу и не терпеть вреда». И еще в другом месте:
«Справедливость не есть нечто само по себе, но в сношениях людей друг с
другом в каких бы то ни было местах всегда она есть некоторый договор о
том, чтобы не вредить и не терять вреда».
Являясь результатом договора, соглашения между людьми, предписания
